Приближение

[BlackButlerParker]

Автор: Flying Faraway
Фэндом: Ouran High School Host Club
Персонажи: Тамаки и Кея
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Психология
Размер: Мини, 4 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Тамаки страдает в душе, Кея... делает вид, что не страдает.

Примечания автора:
Если у вам особо извращенная фантазия, то вы узрите тут слэш. Не без авторской иронии.
— Кея! Этот софтбол – увлекательнейший спорт, получается, — бодро изрек блондин в полной экипировке, переступая через порожек, — и травматичный, одновременно, — добавил он досадную капельку дегтя в бочку меда, — лейкопластырь поперек лба мне не к лицу. Во всем виноват, конечно, ужасно-ужасно несносный близнец. Окаа-сан, ты обязан придумать наказание для Хикару за… за членовредительство! Я мог серьезно пострадать… а если б на моем месте оказалось наше ненаглядное дитя, ты себе только представь! – для пущей драматичности бэттер живописно потряс блестящей битой в воздухе, впечатленный собственной игрой воображения.

— Во-первых, ты ведь только что утверждал, что это достаточно рискованный вид спорта. Когда Харухи оказывала тебе первую помощь, ты сам же во всеуслышание и заявил со свойственной тебе бесстыдной голословностью: «Шрамы украшают настоящего мужчину», — поспешил пресечь жалобную тираду брюнет в темно-синей форме арбитра, вошедший в апартаменты вслед за экзальтированным юношей.

— Но… но… — попытался бурно, но невнятно возразить несчастный пострадавший.

— Во-вторых, во время подачи Моринодзуки-семпая зазевался именно ты, клюнув на дешевый трюк, — небрежно продолжил свою речь «адвокат дьявола», оппонентом ему тут же стал возмущенный донельзя взгляд визави.

— Так… так несправедливо! Нечестно! Ты защищаешь этого наглого, злобного хулигана! Мамочка меня не любит, — весьма обиженно пропиликал альт на одной певуче-скрипучей ноте.

— В-третьих, прекрати звать меня «Мамочкой», пожалуйста. Звучит крайне инфантильно, — машинально последовал укор младшего Оотори, который незаметно для самого себя принял характерную стойку судии.

— Ты подбоченился… прямо как… — Тамаки прервал свое ироничное наблюдение и прыснул со смеху в кулак, — как… хе-хе… сварливая жена! В этот момент снисходительная (по мнению Отори), и хуже того, умиленная улыбка самаритянина отразилась в распаленном сознании Кеи вылитой факсимиле экземпляра, бесспорно одолженного из личной коллекции его сестрицы, Фуюми.

— Хватит уже забавляться, словно пятилетний мальчишка, — поздно спохватившись, сухо проворчал Кея и немедленно разрушил сомнительную позу. Он сделал пару шагов вглубь комнаты и демонстративно усадил сам себя на белую мякоть знакомой софы.

— Я жду, не дождусь, когда распечатают наши фотографии с матча, — как ни в чем не бывало своевольно переменил лейтмотив этот сияющий пульсар, — и у Харухи появится возможность показать своим друзьями, как замечательно она проводит свою школьную пору в Академии. Странно, правда, что они все считают, будто она – член клуба по софтболу… — задумчиво проговорил Тамаки, стягивая с руки тугую перчатку.

— Ты выдвинул на первый план необходимость этого мероприятия. Из более или менее благовидных соображений командного духа и неизлечимого сентиментализма. Я согласился на подобный маскарад ради надежной ширмы, предназначенной для сохранности репутации: в ее бывшем кругу могут неправильно трактовать такое щекотливо двусмысленное положение. Благодаря этому незначительному искажению действительности всем нам будет гораздо спокойнее, — тщательно расфасовал его собеседник все причины по полкам.

«К тому же, снимки разлетятся в течение часа, с лихвой окупятся все мои хлопоты», — указал про себя еще одну немаловажную выгоду казначей.

— Да, тут ты прав… — рассеянно ответил Суо, вздохнув. Он нечаянно смял в руке беззащитную бейсболку с эмблемой Клуба, а потом воскликнул, словно осененный откровением Свыше, — Знаешь, что самое главное? У нас, у каждого, наконец-то, будет семейная фотография хостов! Я повешу увеличенную копию в центре галереи ваших портретов!

Кея обреченно покачал головой, чуть приподнял за дужку очки и зажал двумя пальцами переносицу. На него накатила очередной вал утреннего зуда сердитости – рецидив аллергической реакции на чересчур раннее, резкое, вынужденное и почти лишенное всякой объективной компенсации пробуждение в выходной день.

— Семейную? Мы даже не дальние родственники. Ты неисправим: опять твердишь о смехотворном суррогате, уподобляясь блаженному, стоит уже… — Оотори осекся: эфемерная улыбка товарища завяла, побитая безжалостными «заморозками». Ее хозяин чуть-чуть побледнел, в его недавно лучистых глазах больше не плясали искристо фиалки, они пожухли и окаменели, придавленные карнизом челки. Атмосферу, однако, не наводнила запатентованная аура мрачности и отчаяния, микроклимат по существу не переменился: непривычное затишье перед бурей? Обильный караван туч задержали на границе горизонта, неожиданно преградив путь глухим шлагбаумом самообладания.

— Ты… мне…мне надо принять душ… смыть… испарину… да, душ, — бейсболка была задушена в мертвой хватке, а затем брошена, безобразно скомканная, на безликую пустошь кровати.

«С какого сезона в ситуации фола он отдает предпочтение водопроводному крану, а не собственному источнику осадков?» — возник сам собой недоуменный вопрос, а вот задеревенелая, прямая спина Тамаки безмолвно испарилась за мутно-ребристой дверью ванной, смежной со спальней.

С поспешным отступлением раздражителя пропала и чрезмерная озлобленность, ничком уползла глубоко-глубоко в свою нору, чтоб впасть в спячку. Взамен он, совершенно непредвиденно, очутился наедине со своим вакуумом. Сдавливающим с непреодолимой мощью его Вселенную обратно в микроскопическую точку, в бесконечно малое ничтожество, вплоть до исчезновения. А все потому, что он по неосторожности оттолкнул загадочный, странный, но удивительный в своей уникальности параллельный мир, созерцая который, он раз за разом открывал новый потенциал для расширения своего естества. Без него он был бы обычным телом с ограниченной перспективой развития и роста, загнанный в консервативную схему его среды. И теперь он искренне раскаивался, пусть самую малость, но сожалел о сказанном, уличенный записью, воспроизведенной на магнитофоне услужливой памяти:

«Хватит уже забавляться, словно пятилетний мальчишка… звучит крайне инфантильно… — неужели это я… я так выразился? Вышло совсем по образу и подобию отца… хм, такой же чистокровный ханжа!» — нелестно нарекла его совесть. Кея отвернулся от немой стекловидной переборки, чтоб уставиться в прозрачное око другой.

«С одной стороны… я причинил ему обиду, задев, очевидно, тончайшие струны, с другой стороны… почему я должен снисходительно притворяться, как будто… будто весь этот милый его сердцу фарс не нелепая причуда или надуманная чепуха… а что-то… иное… не какое-то спонтанное скопление точек, а констелляция… разве он не понимает, что если объединенные генетикой и социумом индивиды не могут быть, чаще всего, близки друг другу, то посторонние, по сути, чужие люди, тем более, не проникнут сквозь незримую оболочку эгоизма, в которой мы все, без исключения, заточены…все намного сложнее устроено, а он склонен вечно упрощать… наивный идеалист… ох, эта его легкая и непринужденная детскость…» — критично рассуждал юноша, блуждая взглядом по контуру рассыпчатой кроны граба за окном. Постепенно октябрьский пейзаж размывался акварелью поверх небесного холста: осенний калейдоскоп красок бледнел пастелью под водянистой дымкой.

«Туман…»

— Кея, ты не мог бы просмотреть мои наброски для грядущего праздника? Они лежат в верхнем ящике комода, кажется… — внезапно выгнала его из ущелья дум приглушенная просьба, призванная возвратить все на круги своя.

— Какого еще такого праздника, Тама… — спросил Оотори, недовольный очередным капризом Его Величества и, в то же время, не без примирительного интереса. Но в ответ ему раздалась лишь натуженная дробь включенного душа, превратившаяся в аккомпанемент банному миннезингеру.

Elle avait les yeux clairs
Et la robe en velours…

«Терпи, Кея, терпи… когда-нибудь и тебе воздастся за все твои услуги и поблажки!» — вздохнул он и направился к эбеновому «сундуку», куда его легкомысленный товарищ традиционно складировал все самое драгоценное и мало-мальски важное, иными словами, абсолютно все бесчисленные «памятные» безделицы, а также мечты в бумажной стадии развития.

« Так, верхний ящик… ноты… Бетховен… ноты-ноты… Рахманинов-Шопен-Равель…ноты-ноты…де Бюсси… опять Шопен… и где, спрашивается планы? На оборотной стороне? С него станется… хм, надо же манускрипт… «Крошечная интерлюдия под...», не то… Верлен, «Сатурнические поэмы» — хм, хоть какое-то разнообразие… а вот! Папка, вроде как оно… с этим поклонником творческого хаоса никогда нельзя знать наверняка… надо же, алой ленточкой перетянул, эстет!»

Гладкая с позолоченными краями лента безвольно поддалась элементарной манипуляции, и брюнет торопливо запустил пальцы в прорезь, чтоб извлечь искомый выкидыш фантазии, но вместо небрежных эскизов перед ним застыл оголенный глянец фотографии…

La photo n'est pas bonne…

В кадре светловолосая дама держала за пухленькую ручонку чуть насупленного, с раскрасневшимся носиком малыша, ревниво сжимавшего материнскую ладонь и плюшевого, еще не потрепанного многочисленными перипетиями, бурого мишку. На миниатюрном личике было выгравировано отчаянно-настырное: «Не пущу!»

«Все же, ты тот, кто покинул ее… но так и не смог отпустить. В твоей игре – всегда мольба о близком человеке. И как я раньше не понимал? Кто мы для тебя, и кем ты для нас стал… »

На его лице зацвела полуулыбка, словно распускающийся по весне бутон на ветке шиповника. Кея аккуратно вложил фотокарточку в ее прежнее вместилище.

«Окаа-сан… ладно, чем бы дитя не тешилось, только бы не жеманное «Маман»… и сочинения Фрейда в лапах Хитачийн!»

…aimait la musique
Surtout Schumann et puis Mozart